Неточные совпадения
В
конце ноября, в оттепель, часов в девять утра,
поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу.
Матвей проснулся, раскрыл глаза, понял и вздрогнул всем телом. Дэбльтоун! Он слышал это слово каждый раз, как новый кондуктор брал билет из-за его шляпы, и каждый раз это слово будило в нем неприятное ощущение. Дэбльтоун,
поезд замедлил ход, берут билет, значит,
конец пути, значит, придется выйти из вагона… А что же дальше, что его ждет в этом Дэбльтоуне, куда ему взяли билет, потому что до этого места хватило денег…
"Не знаю, больше ли вы теперь передо мной виноваты, чем тогда; но знаю, что теперешний удар гораздо сильнее… Это
конец. Вы мне говорите:"Я не могу"; и я вам повторяю тоже:"Я не могу… того, что вы хотите, Не могу и не хочу". Не отвечайте мне. Вы не в состоянии дать мне единственный ответ, который я бы принял. Я уезжаю завтра рано с первым
поездом. Прощайте, будьте счастливы… Мы, вероятно, больше не увидимся".
Каникулы приходили к
концу, скоро должны были начаться лекции. В воздухе чувствовались первые веяния осени. Вода в прудах потемнела, отяжелела. На клумбах садовники заменяли ранние цветы более поздними. С деревьев кое-где срывались рано пожелтевшие листья и падали на землю, мелькая, как червонное золото, на фоне темных аллей. Поля тоже пожелтели кругом, и
поезда железной дороги, пролегающей в полутора верстах от академии, виднелись гораздо яснее и, казалось, проходили гораздо ближе, нежели летом.
Или порой, перед вечером, мы отправлялись к платформе железной дороги, находившейся в
конце прямой лиственничной аллейки, встречать следующий
поезд.
По-видимому, она ждала, что ее встретят, и оглядывалась по сторонам.
Поезд таял в темноте, красная звездочка в
конце его становилась все меньше. Кругом было пусто. А я сидел в глубине беседки, боясь пошевелиться.
В это время подошел пассажирский
поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом
конце платформы и пошли куда-то в темноту вдоль полотна.
Поезд двинулся далее. Свет из окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали в окнах, проносились и исчезали. Из вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За
поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека и прочее и прочее, и я говорю обо всем, тороплюсь, меня со всех сторон подгоняют, сердятся, я мечусь из стороны в сторону, как лисица, затравленная псами, вижу, что жизнь и наука все уходят вперед и вперед, а я все отстаю и отстаю, как мужик, опоздавший на
поезд, и в
конце концов чувствую, что я умею писать только пейзаж, а во всем остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей.
Вокзал с его разноголосою сутолкою, грохотом приходящих
поездов, свистками паровозов, то густыми и сердитыми, как голос Осипа Абрамовича, то визгливыми и тоненькими, как голос его больной жены, торопливыми пассажирами, которые все идут и идут, точно им и
конца нету, — впервые предстал перед оторопелыми глазами Петьки и наполнил его чувством возбужденности и нетерпения.
Они сел и в
поезд. Дали третий звонок.
Поезд свистнул и стал двигаться. Начальник станции, с толстым, бородатым лицом, что-то сердито кричал сторожу и указывал пальцем на
конец платформы. Там сидели и лежали среди узлов человек десять мужиков, в лаптях и пыльных зипунах. Сторож, с злым лицом, подбежал к ним, что-то крикнул и вдруг, размахнув ногою, сильно ударил сапогом лежавшего на узле старика. Мужики испуганно вскочили и стали поспешно собирать узлы.
«На станции ежели сидишь и ждешь, — подумал он, — то все-таки надеешься, что вот-вот
поезд придет и ты поедешь, а тут и ждать нечего… без
конца… хоть вешайся, чёррт… Поужинать, что ли? Нет, рано еще, и трескать не хочется… Покурю покуда…»
Второй день у нас не было эвакуации, так как санитарные
поезда не ходили. Наместник ехал из Харбина, как царь, больше, чем как царь; все движение на железной дороге было для него остановлено; стояли санитарные
поезда с больными, стояли
поезда с войсками и снарядами, спешившие на юг к предстоявшему бою. Больные прибывали к нам без
конца; заняты были все койки, все носилки, не хватало и носилок; больных стали класть на пол.
Приехали.
Конец пути!.. По маршруту мы должны были прибыть в десять утра, но приехали во втором часу дня.
Поезд наш поставили на запасный путь, станционное начальство стало торопить с разгрузкой.
Они клали шпалы перед нашим
поездом, отцепляли паровоз, взбирались к машинисту и грозили бросить его в топку, если он двинет
поезд. Офицеры эшелона посмеивались и тайно поощряли своих солдат. Препирательства тянулись полчаса, час. В
конце концов их
поезд, при победном «ура!» солдат, двигался вперед первым. На следующей остановке повторялось то же самое.
Запоздавший скорый
поезд из Иркутска на
конец встретили.
— Как же, но только, увы, недавно; впопыхах, ошеломленный таким неожиданно скорым
концом, я совсем растерялся и позабыл, так что, пропустив утренний
поезд, нарочный поехал на лошадях.
Много было в этих приготовлениях к обрученью совершено не по старому обычаю, на что про себя сильно ворчала Панкратьевна. У княжны не было подруги среди боярышень, да на Москве и не было боярышень. Все было готово, и с часу на час ждали приезда царя. У ворот поставлены были люди, чтобы тотчас же доложить о появлении в улице, в
конце которой были княжеские хоромы, царского
поезда.
Софья Петровна обратилась пылающим лицом к насыпи. Сначала медленно прополз локомотив, за ним показались вагоны. Это был не дачный
поезд, как думала Лубянцева, а товарный. Длинной вереницей один за другим, как дни человеческой жизни, потянулись по белому фону церкви вагоны, и, казалось,
конца им не было!
Жители впрочем всё ещё прибывали, и
поезд в
конце концов наполнился и отошёл к Дашичао.